Парадоксально, но факт: популярная культура многое заимствует у культуры традиционной. Точнее, не заимствует, а воспроизводит на новом витке развития типологически сходную модель. Массовая культура отчасти замещает для «широких слоёв населения» ту лакуну, которая постепенно образовалась в результате разрушения традиционной культуры. Свято место пусто не бывает. В произведениях массовой литературы порой обнаруживаются до боли знакомые сюжетные модели, восходящие к традиционной обрядности и связанной с ней народной словесности. Я уже
писала о том, что в «Блич» отчётливо прослеживается структура волшебной сказки, повествующей о добывании невесты из потустороннего мира. Теперь мне бы хотелось показать параллели между мотивами манги жанра сёнэн и обрядами поло-возрастной инициации, существовавшими, вероятно, во всех традиционных культурах.
В сёнэне многое может варьироваться: сеттинг, наличие и отсутствие у главного героя команды единомышленников, развёрнутость фабулы, степень психологической проработки характеров. Неизменно одно: сюжет строится вокруг драматичного становления личности героя, которое идёт параллельно с ростом его силы (физической, магической и т.п.). Это становление всегда происходит через преодоление тяжёлых испытаний, часто сопряжённых с опасностью для жизни. Это явление у фанатов получило ёмкое и ироничное название «героическое превозмогание» - лучшего термина тут и не придумать. Я бы даже рискнула утверждать, что именно героическое превозмогание служит жанрообразующим признаком сёнэна.
Сёнэн – это жанр, говорящий читателю о взрослении, о переходе в качественно иное состояние. В традиционных культурах этот переход сопровождался обрядами инициации, реликты которых сохранились в современных ритуалах и поверьях.
Классическая инициация делится на три этапа:
1) уход из своего мира на «тот свет»;
2) ритуальная смерть;
3) возрождение в новом статусе и возвращение в коллектив.
Кроме того, прохождением инициации руководит старший наставник. От него испытуемый получает некие новые знания. Наставник принимает на себя функции тотемного главы рода, к которому, согласно мифологическим представлениям, уходит испытуемый.
Если вы дочитали до этого места, то, вероятно, уже успели воскликнуть: «Да в «Блич» это сплошь и рядом!»Если вы дочитали до этого места, то, вероятно, уже успели воскликнуть: «Да в «Блич» это сплошь и рядом!». Действительно, «Блич» даёт богатейший материал для сопоставлений с обрядами инициации. Сама завязка «Блич» - посвящение Ичиго в шинигами. Он изначально выделен из среды сверстников не только своими паранормальными способностями, но и внешностью. Так он и живёт до пятнадцати лет, не вполне вписываясь в коллектив, пока не встречает Рукию. Рукия его символически убивает, пронзая сердце мечом.
Мне не хватает знаний японских поверий, но я могу предполагать, что меч у японцев, так же, как у индоевропейцев, мог иметь ритуальные функции. У индоевропейцев мифо-ритуальное значение меча было связано, в первую очередь, с его происхождением. Меч - это предмет изготавливаемый кузнецом из металла, расплавленного на огне. Он осмысливался как предмет ритуально чистый, буквально рождённый из огненной стихии. Практически все кованые предметы у индоевропейцев могли служить оберегами: игла, ножницы, топор, нож, коса и т.п. Отголоски этих поверий можно наблюдать до сих пор, когда от сглаза советуют носить воткнутые в одежду иголки или булавки. Не менее важным признаком, образующим апотропейную семантику кованых предметов являлась их способность колоть и резать. Считалось, что они могут колоть и резать нечисть. Думается, что эта семантика (огненная и колюще-режущая) была первичной, а впоследствии образ меча приобрёл множество иных смыслов. Кубо явно апеллирует не только к японской символике, когда изображает посвящение Ичиго в шинигами. Европейцы могут вспомнить рыцарскую инициацию, в которой изначально реальная рана сменилась позднее условным ударом мечом.
Пронзённый мечом Ичиго преображается внутренне и внешне. Смена повседневной одежды на сикахусё тоже знаменательна. Персонажи иного мира и пограничные существа всегда имеют какие-то особенности внешнего вида или одежды, отличающие их от людей. С этими представлениями связано множество видов ритуальной одежды: от облачения покойника до свадебного платья. Кстати говоря, супергерои в комиксах тоже «переодеваются», перевоплощаясь в своё героическое «Я».
С удара Рукии для Ичиго начинается долгий путь, конца которому пока не видно. Хотя нам в последнее время настойчиво твердят, что мальчик уже повзрослел и превратился в мужчину, а значит и рассказ об инициации скоро должен завершиться...
Инициация – модель некоего блока, из которого складывается сюжет в сёнэне. Эта модель повторяется в различных вариантах множество раз на протяжении всего повествования. Одна из ярких её реализаций – обучение Ичиго в подвале Урахары. Обучение происходит вне дома (как в традиционном обряде). Пространство подвала подчёркнуто иномирно и не имеет ничего общего с пространством человеческого жилья: пустыня, скалы, ничего живого. Урахара даёт Ичиго тайное знание, которое должно вновь превратить его в шинигами и помочь освободить Рукию. Он перерубает цепь, связывающую душу и тело (а мы помним, что любая инициация начинается со смерти и разрыва прежних связей). Любопытно и то, что окончательное превращение в шинигами совершается на ещё более низком уровне – в бездонной яме, в символической могиле – и снова через умирание.
Помимо Урахары наставнические функции берёт на себя и «Зангецу» во внутреннем мире Ичиго. «Зангецу» вынужден активировать в Ичиго его силы шинигами, чтобы тот смог пройти через Опустошение и стать вайзардом. На кадре, где рушится внутренний мир Ичиго, отчётливо видно, что на него так и сыплются коробки с белыми духовными нитями, как у квинси, а шинигамская коробка только одна. Вероятно, это связано с тем, что силы шинигами персонифицированы в виде занпакто со своим уникальным обликом и «личностью», а силы квинси – нет. Хотя наличие во внутреннем мире Ичиго «Зангецу» указывает на то, что и силы квинси, возможно, могли бы быть персонифицированы.
Возвращаясь к сюжету в целом, видим, что обряд инициации снова служит его каркасом: Ичиго и компания отправляются на тот свет – в прямом смысле слова. Мы уже знаем, что оттуда он вернётся изрядно изменившимся, с банкаем и уверенностью в том, что действительно хочет быть шинигами. Инициация служит макромоделью сюжета, по крайней мере, всей первой арки «Блич».
Трудные и смертельно опасные испытания – неотъемлемая часть традиционной инициации. Ичиго в Обществе Душ и позже в Уэко Мундо ждёт тнз. «прокачка»: бой с более сильным противником, превозмогание и как следствие рост силы самого героя. Нет смысла подробно останавливаться на каждом бое, т.к. все они соответствуют этой схеме, разве что в некоторых из них Ичиго подходит к грани небытия особенно близко. Инициация ставит испытуемого на грань жизни и смерти, побуждая его задействовать ранее не использованные или не известные ему самому резервы тела и психики. Если банкая Ичиго добивается сознательно, то силы Пустого буквально вырываются из-под контроля, когда дело действительно плохо. Дважды Ичиго «убивает» Улькиорра, и каждый раз следствием этого становится возрождение гораздо более сильного протагониста. Ещё интереснее, когда Ичиго во внутреннем мире пронзает мечом Тенса Зангецу: он как бы отрекается полностью от инстинкта самосохранения, умирает в глубине души, чтобы вовне получить максимальную силу. Как и в случае с инициацией в архаичном обществе, новая сила или новое знание обретается только через смерть.
Здесь уместно было бы сказать о том, что смерть в архаическом обществе рассматривается не как конец существования вообще и распадение тела на белки и молекулы, а как переход в новый статус. Именно поэтому все обряды перехода (rites of passage) так или иначе завязаны на тему смерти и образный ряд потустороннего мира.
Надо заметить, что не один Ичиго проходит через символическую инициацию. Нам не известно (пока?), существовал ли у квинси ритуал посвящения, но ритуал восстановления силы нам продемонстрировал Рюкэн. При этом его действия и словесное пояснение однозначно отсылают к инициации: поставить утратившего силы квинси на грань жизни и смерти, довести до предела напряжение тела и духа и выстрелить в сердце. Снова перед нами ситуация смертельной опасности, символическая казнь и возрождение в новом качестве.
Из других произведений того же жанра я бы отметила «Стального алхимика», где также реализована тема инициации, только подана она в негативном ключе. Эдвард приобретает способность «химичить» без круга преобразования, поскольку он побывал на собеседовании перед белой дверью и заглянул за неё. В потустороннем мире он видел «истину» и получил большую силу, однако поплатился за это частью тела. Здесь посвящение в тайну мироздания и наделение уникальными способностями происходит помимо воли героя: его цель была совсем не в этом.
Стоит обратить внимание и на «Реборн». Цуну «убивают» особой пулей – он восстаёт из мёртвых с пламенеющей звездой во лбу и силой неведомой. Все способности героя так или иначе связаны с его «предсмертной волей», самым мощным желанием, которое может даже из могилы поднять. По сути, режим Предсмертной воли искусственно включает то же пограничное состояние, которое переживает испытуемый во время инициации.
В «Реборне» одним из структурообразующих моментов является состязание, эдакий архаический «божий суд», в котором на чьей стороне правда, тот и должен победить. Ставкой в этих играх служит жизнь, и по окончании схватки выигравшая сторона получает какие-либо блага. Но самое главное, что в процессе протагонисты постоянно растут в силе и получают какие-то новые знания. Инициация и здесь служит макромоделью сюжета: имеется символическая смерть («регулярная» - от пули Реборна и инсценированная в арке TYL), уход в иной мир (сражения в арке TYL, сражения с семьёй Симон на острове), возрождение в новом статусе босса Вонголы. Вообще говоря, «Реборн» заслуживает отдельного разговора не только в связи с инициацией, но и со многими другими фольклорными параллелями. Но для этого мне нужно его серьёзно перечитывать, поэтому пока остановимся на этом.